телей, налаживал переписку, обменивался листовками, литературой и даже передавал деньги для стачечников, как это он сделал, например, для рабочих Иваново-Вознесенска.
В феврале 1897 г., после 14 месяцев тюремного заключения, Ленин был сослан в село Шушенское Енисейской губернии. В ту же губернию были сосланы другие руководители «Союза борьбы» и активные деятели рабочего движения.
Великая заслуга Ленина и его товарищей по «Союзу борьбы» состоит в том, что они на
деле начали осуществлять идею Маркса о соединении социализма с рабочим движением. «Союз борьбы» впервые в России стал руководить массовым рабочим движением и разъяснять рабочим истинные цели и смысл их борьбы. Ленин первый выдвинул задачу объединения революционных кружков в единую политическую партию рабочего класса России. «Союз борьбы» представлял собой зачаток партии, опирающейся на массовое рабочее движение,— в этом его большое историческое значение.
В ночь с 8 на 9 декабря 1895 г. В. И. Ленин и значительная группа его соратников по петербургскому «Союзу борьбы за освобождение рабочего класса» были арестованы. Потянулись долгие 14 месяцев тюремного заключения. Но это не были месяцы бездеятельности. В тюремной одиночке, куда был заточен Владимир Ильич, шла напряженная работа.
Вот строки из воспоминаний о тех днях, написанные старшей сестрой и верным соратником В. И. Ленина Анной Ильиничной Елизаровой-Ульяновой.
«Владимир Ильич был посажен в дом предварительного заключения, коротко называвшийся «предварилкой»... Свидания разрешались обычно через месяц после ареста и по два раза в неделю: одно личное, другое общее, за решеткой. Первое, в присутствии надзирателя, продолжалось полчаса; второе — целый час. При этом надзиратели ходили взад и вперед — один сзади клетки с железной решеткой, в которую вводились заключенные, другой— за спинами посетителей... Передачи пищи принимались три раза в неделю, книги —два раза...
Владимир Ильич, налаживаясь на долгое свидание, ожидая далекой ссылки после него, решил использовать за это время и питерские библиотеки, чтобы собрать материал для намеченной им .работы «Развитие капитализма в России». Он посылал в письмах длинные перечни научных книг, статистических сборников, которые доставались ему из Академии наук, университетской и других библиотек. Я с матерью жила большую часть тюремного заключения Владимира Ильича в Питере, и мне приходилось таскать ему целые кипы книг, которыми был завален один угол его камеры. Позднее и с этой стороны условия стали более суровы: число книг, выдаваемых заключенному в камеру, было строго и скупо определено.
Тогда же Ильич мог не спеша делать выписки из статистических сборников и, кроме того, иметь и другие — научные, беллетристические — книги на русском и иностранном языках.
Обилие передаваемых книг благоприятствовало нашим сношениям посредством их. Владимир Ильич обучил меня еще на воле основам шифрованной переписки, и мы переписывались с ним очень деятельно, ставя малозаметные точки или черточки в буквах и отмечая условным знаком книгу и страницу письма.
Ну и перепортили мы с этой перепиской глаза немало! Но она давала возможность снестись, передать что-либо нужное, конспиративное и была поэтому неоценима. При ней самые толстые стены и самый строгий начальнический надзор не могли помешать нашим переговорам... Я передавала ему известия с воли, то, что неудобно было, при всей маскировке, сказать на свидании. Он давал поручения такого же рода, просил передать что-либо товарищам, завязывал связи с ними... просил передать, к которой доске в клетке, в которую пускали гулять, прилеплена черным хлебом записка для того или другого из них. Он очень заботился о товарищах: писал ободряющие письма тому, кто, как он слышал, нервничал... Его неистощимое бодрое настроение и юмор поддерживали дух и у товарищей.
Свидания с ним бывали очень содержательны и интересны... Мы говорили намеками, впутывая иностранные названия для таких неудобных слов, как «стачка», «листовка». Наберешь, бывало, новостей и изощряешься, как передать их. А брат изощрялся, как передать свое, расспросить. И как весело смеялись мы оба, когда удавалось сообщить или понять что-либо такое запутанное. Вообще наши свидания носили вид беспечной, оживленной болтовни, а
в действительности мысль была все время напряжена: надо было суметь передать, суметь понять, не забыть всех поручений. Помню, раз мы чересчур увлеклись иностранными терминами, и надзиратель за спиной Владимира Ильича сказал строго:
— На иностранных языках говорить нельзя, только на русском.
— Нельзя,— сказал с живостью, обертываясь к нему, брат,— ну так я по-русски говорить буду. Итак; скажи ты этому золотому человеку...— продолжал он разговор со мной.
Я со смехом кивнула головой: «золотой человек» должно было обозначать Гольдмана, т. е. не велела иностранных слов употреблять, так Володя немецкое по-русски перевел, чтобы нельзя было понять, кого он называет.
Одним словом, Владимир Ильич и в тюрьме проявлял свою всегдашнюю кипучую энергию. Он сумел устроить свою жизнь так, что весь день был наполнен. Главным образом, конечно, научной работой. Обширный материал для «Развития капитализма в России» был собран в тюрьме...
Но и этой большой работы было ему мало. Ему хотелось принимать участие в нелегальной, революционной жизни, которая забила тогда ключом. Этим летом (1896 года) происходили крупные стачки текстильщиков в Петербурге, перекинувшиеся затем в Москву... Год коронации Николая II с его знаменитой Ходынкой (см. стр. 520) отмечен первым пробным выступлением рабочих двух главных центров,— как бы первым, зловещим для царизма маршем рабочих ног, еще не политическим, правда, но уже тесно сплоченным и массовым...
«Союз борьбы за освобождение рабочего класса»... становился все более и более популярным. Предприятие (речь идет о рабочих кружках, действовавших на предприятиях Петербурга.— Ред.) одно за другим обращались
512